А в остальном, прекрасная маркиза... - Страница 4

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Но тут мы забыли о мудрой семейной политике.

— Тебе нельзя! — строго заявила мама.

— Ты обещал! — напомнила я.

Папа посмотрел на нас, усмехнулся и обратился к Саше:

— Наливай!

Елизавета Григорьевна явно заподозрила, что мой папа — хронический алкоголик, чью пагубную страсть скрывают жена и дочь. Елизавете Григорьевне и досталось.

Через несколько минут папа за нее принялся:

— Значит, вы преподаете в школе детям великую русскую литературу? Тогда ответьте, любезный филолог! В названии романа «Война и мир» Лев Толстой какой мир имел в виду? Мир — как отсутствие войны или мир — как вселенную?

— Многозначность слова «мир», — покровительственно улыбнулась Елизавета Григорьевна, — придает названию этого великого эпоса особое значение.

— Точнее, какой все-таки «мир»?

Мой папа так просто не отстанет.

— Оба. Оба значения этого слова.

— Неверно! — громко обрадовался папа, и люди за соседними столиками повернули к нам головы.

— Ты хоть тише, — обреченно попросила мама.

— Ошибочка, «двойка»! — выставил папа оценку Елизавете Григорьевне.

— Почему же? — вспыхнула та. — Да, в девятнадцатом веке существовало два написания: «мир» через «i» с точкой и современное. Они действительно отличались по смыслу…

— Теплее, теплее, — кивнул папа, словно они в загадки играли, и Елизавета Григорьевна была близка к правильному ответу.

— Родную мать на растерзанье подсунул! — процедила я Саше.

— И поскольку осталось единственное написание, — продолжила Елизавета Григорьевна, — ваш вопрос не имеет смысла.

— Но Толстой-то как озаглавил? Выпьем за классика!

После того как выпили, мама попыталась сменить тему:

— Не хотите ли, Елизавета Григорьевна, в следующие выходные поехать с нами на дачу? Клубника поспела…

— Толстой отдельно, — папа не давал себя сбить, — клубника отдельно. Ну, филолог?

— В литературоведении эта проблема не освещена, — пошла на попятную Елизавета Григорьевна.

Я, забыв все приличия, схватила папу за галстук, притянула к своему лицу и отчетливо сказала:

— Или ты заткнешься, или я тебе не дочь!

— Почему же, Маша? — неожиданно стала на защиту моего батюшки Елизавета Григорьевна. — Мы обсуждаем интересный литературоведческий вопрос.

А папа понял, что я не шучу. Да и выпил он еще немного, до стадии циклических рассказов и икания еще не хватало пол-литра.

— Маняша, дочка! Я же ничего! Это Толстой написал через «i» с точкой, земной шар, а не отсутствие войны.

— Официант! Официант! — замахала, призывая, мама. — Пожалуйста, побыстрее, чаю, пирожных и…

— Коньяка! — добавил Саша.

Так мой папа впервые за многие застолья получил десерт с коньяком.

Гриша-мерседес

О своем автомобиле Гриша мечтал давно. Точнее — всю жизнь. Пацаном остро завидовал автолюбителям. Правильно спаянное слово — «авто» и «любитель». Не любить машину невозможно. Но в их семье было пятеро детей, даже «Запорожец» купить не светило. Маленький Гриша часто представлял себя водителем: оседлает стул и крутит баранку воображаемой машины. Братья и сестры смеялись: далеко уехал? Но когда Гриша подрос, он на винтики-шпунтики разбирал будильник или со свалки притащенный велосипед, мог собрать, починить, придумать, откуда взять недостающую деталь. Тогда все признали: мастер золотые руки. Он чувствовал металлическую душу механизмов, и они платили ему своей второй жизнью. Мама гордилась: то одна соседка прибежит — пусть Гриша посмотрит мою швейную машинку, то другая попросит — не починит ли Гриша утюг. Конечно, починит и заработает на мороженое. А сосед, имевший «Москвич», получил в лице Гриши незаменимого помощника-слесаря. Гриша днями пропадал в гараже, доводя машину до возможного автомобильного совершенства. Приятели хоть и считали Гришу чудаком, который вместо гульбы в моторах ковыряется, не дразнили. Потому что драться Гриша тоже умел, при необходимости пускал в ход кулаки.

В армии Гриша водил танк. Демобилизовавшись, шофером не стал работать, в железнодорожном депо платили больше. Устроился учеником слесаря, со временем получил высокий разряд. Женился на Маринке, она в диспетчерской трудились. Родилась дочка, через пять лет — сын. Долго не получалось откладывать на заветный автомобиль — квартиру обставь, без холодильника или телевизора не обойдешься. Дети растут как на дрожжах, только успевай покупать одежонку и обувь. Да и прочие семейные траты — все по мелочи, а зарплаты его с Маринкой улетели.

И все-таки к девяносто восьмому году Гриша отложил первую тысячу долларов, которая и сгорела в дефолте. Банк, где хранились кровные, лопнул как мыльный пузырь. Попадись владелец этого банка Грише — убил бы!

Следующие девять лет семья жила в условиях жесточайшей экономии. Марина записывала траты в специальную тетрадочку, Гриша проверял и ругался, если покупки, с его точки зрения, были излишними. Марина припрятывала часть своих премий или зарплат, чтобы купить детям обновки. Ну разве можно девочке и сыну плохо выглядеть? А Гриша считал, что джинсы носятся, пока не истлеют или не станут так коротки, что шорты напоминают. Благо, Гриша отличался полной слепотой в отношении нарядов и не замечал обновок. Он не был жадным. Просто у него была мечта. И мечта стоила больших денег.

В тридцати километрах от их города находилась родная деревня Марины. В молодости она говорила: «В нашей деревне», а теперь: «У нас на даче».

На даче трудились как каторжные, отпусков на море и в санаториях не знали. Зато свои картошка, капуста, свекла, морковь. Солили-мариновали огурцы и помидоры, сушили грибы, капусту квасили бочками. Большое подспорье и экономия денег. Гришина теща, которую он звал Мама Вера и был с ней на «ты», откармливала четырех поросят и держала два десятка кур. Осенью свиней резали — для себя, не продавали. Забивали мясом морозильники в городе и в деревне. Из того, что не влезло, делали тушенку, закатывали в литровые банки. Вкусная получалась, не сравнить с магазинной. Опять-таки — на своем мясе. Когда оно кончалось, резали кур.